Пригов Дмитрий Александрович
Поэту нельзя без народа. Народные корни поэта — в народе, а поэтические корни народа — опять-таки в народе. Все это понимал великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.
Была в ту пору сложная внутренняя и внешнеполитическая ситуация. Обложил тогда Россию Наполеон, блокировал
все порты и магистрали, готовился напасть на нашу родину. А внутри страны, в самом ее сердце, в столице ее, в древнем Петербурге, при попустительстве и прямом содействии царского двора и государственных чиновников французский посол Геккерен и его племянник вели разложение русского общества в пользу французского влияния. Уже весь высший свет говорит только по-французски с прекрасным, да жена французское ухо, прононсом, а сама императрица ведет переписку с одним из вдохновителей французской революции, позднее переросшей в диктатуру Наполеона, Вольтером, и тоже по-французски. Небольшая часть несознательной молодежи при попустительстве властей поддалась пропаганде и в этот сложный и опасный момент вышла на Сенатскую площадь с профранцузскими, антинародными лозунгами, рассчитанными на раскол русского общества перед лицом захватчика.
Один Пушкин понимал всю опасность, нависшую над Россией. Где мог, обличал он Наполеона, этого апокалиптического зверя, обличал трусость и разложение высшего общества, которое пыталось закрыть глаза на грозящую разразиться катастрофу мирового масштаба и глушило страх балами и приемами, на которых желанным гостем был наполеоновский ставленник и агент Геккерен, не жалевший сил на очернение всего русского и особенно — великого русского поэта, видя в нем единственного, но могучего, благодаря поддержке низов общества, противника. Наполеоновский агент подбил Чаадаева на написание печально известных философических писем, где последний обливает грязью Пушкина и весь русский народ, говоря, что неплохо было бы попасть под французов, называя их передовой и культурной нацией.
А тут Наполеон без объявления войны перешел наши государственные границы и стал углубляться на территорию нашей Родины. Но Пушкин решил заманивать узурпатора в глубь российских снегов, справедливо рассчитывая на слабую выдержку и непривычную к страданиям французов по сравнению с русским мужиком. Решил Пушкин подпустить его поближе, а сам пока разъезжал по необъятным просторам Родины и призывал народ готовиться к борьбе с захватчиками: копать траншеи, собирать оружие и бутылки с зажигательной смесью, сжигать хлеб и не сдаваться в плен.
Тогда решили Геккерен с племянником действовать против поэта впрямую. Знали они огромную нетерпимость поэта ко всякого рода случаям недостойного поведения и низкого отношения к женщинам. Однажды собрался на балу весь высший свет. Только и разговору, что о последних парижских новинках, о художественных выставках, о журналах, как будто на Руси нет ничего достойного для предмета разговора и рассуждения. Входит тут Пушкин, высокий, светловолосый, с изящными руками, оглядел все это космополитическое общество и говорит зычным голосом: Господа, на нас движется Наполеон.
Все смущенно посмотрели друг на друга, словно он какую глупость при иностранце сморозил. А племянник Геккерена, маленький, чернявенький, как обезьянка, с лицом не то негра, не то еврея, вдруг ловко подставил великому поэту ножку и ушмыгнул, как зверек, в толпу засмеявшихся великосветских бездельников. Поднялся Пушкин, кулаки стискивает, но понимает, что нарочно провоцирует его французский ставленник на скандал. Хочет на дуэли из-за угла как-нибудь убить его. Нет, не быть этому, — думает Пушкин — я нужен народу, и честь народа выше личной.
А племянник Геккерена в толпе мелькает, всем что-то на ухо нашептывает. Вот около Потемкина мелькнул, а вот около и самой Императрицы. И отказали Пушкину от дома друзья Кюхельбекер и Баратынский.
Вышел тогда Пушкин из этой душной атмосферы на свежий воздух, а там простой народ собрался, узнал поэта, обрадовался и заговорил:
«Батюшка, не дают жить французы, все деньги и земли злодеи отобрали. Поборами донимают, побоями учат. Нет житья русскому человеку от французов.
А Пушкин им и отвечает: «Мужайтесь, братья. Бог послал нам испытания. А раз послал испытания, — значит, верит, что вытерпим его. Великое будущее ждет Россию, и мы должны быть достойны его».
«Спасибо, батюшка», — отвечал народ.
Тут пробился сквозь толпу гонец и сообщил, что
уже англичане высадились в Мурманске. Перекрестил тогда великий поэт толпу, поставил во главе своего верного соратника Неистового Виссариона Белинского, обнял его, поцеловал трижды и послал против англичан. А Бонапарта все еще решил заманивать, подпустить поближе.
Вернулся снова Александр Сергеевич в зал. А там только и разговору, что не может русский человек против западного ни по культуре, ни по истории, что и новости там, на Западе, все происходят значительнее, и выводы из них выводятся глубже. Пушкин здесь и говорит звонким молодым голосом: «Господа, англичане на севере высадились».
Все переглянулись недоумевающе, а племянник Геккерена, чернявый, шустрый, как насекомое какое, подбежал к поэту, подпрыгнул, как кузнечик, ударил ручкой по щеке и в толпу шмыгнул. Сжал Пушкин кулаки, но понимает, что опять нарочно его провоцирует французский агент на скандал, хочет на дуэли из-за угла как-нибудь убить его. Нет, не быть этому, думает Пушкин, — я нужен народу, а честь народа выше личной.
А племянник Геккерена в толпе мелькает, на ухо всем что-то нашептывает. Вот около Аракчеева мелькнул, а вот и около самого Александра. И отказали Пушкину от дома друзья Жуковский и Вяземский.
Вышел тогда Александр Сергеевич из этой душной атмосферы на свежий воздух, а там простой народ собрался, узнал поэта, обрадовался и заговорил:
«Батюшка, не дают жить французы, все деньги и земли злодеи отобрали. Поборами донимают, побоями мучат. Нет житья русскому человеку от французов».
А Пушкин им отвечает: «Мужайтесь, братья. Бог послал нам испытания. А раз послал испытания, —значит, верит, что вытерпим их. Великое будущее ждет Россию, и мы должны быть достойны его».
«Спасибо, батюшка», — отвечал народ.
Тут пробился сквозь толпу гонец и сообщил, что уже японцы во Владивостоке высадились. Перекрестил тогда Пушкин толпу, поставил во главе своего верного соратника Сурового Николая Чернышевского, обнял его, поцеловал трижды и послал против японцев. А Бонапарта все решил дальше заманивать, подпустить еще поближе.
Вернулся снова Александр Сергеевич в зал. А там прямо гул стоит, все кричат, что любому русскому надо ехать на Запад, исправить свою породу и уже во втором или третьем там поколении, исправившимся и очистившимся от азиатчины, возвращаться на Русь и все с нуля начинать. Пушкин и говорит зычным сильным голосом: «Господа, японцы на Востоке высадились». Все обернулись непонимающе, а племянник Геккерена вышел на середину зала; встал против великого поэта, вертлявый, как чертенок, и под одобрительный гул всего высшего общества стал рассказывать всякие неприличные и полностью выдуманные истории про жену великого поэта Наталью Гончарову, сопровождая все это непристойными жестами и телодвижениями. «И, вообще, все русские женщины, — сказал он и грязно выругался. Все кругом засмеялись и зааплодировали, даже Николай и Бенкендорф благосклонно склонили головы. Понял тут Пушкин, что дальше терпеть нельзя, что задета честь не только его жены, но и всех русских женщин. Поднял он тогда сверкающие глаза на врага и сказал: «За оскорбление чести женщин моей горячо любимой земли вызываю вас на дуэль, завтра у Черной речки».
Задрожал тут племянник Геккерена, как осиновый листок, и осел на пол. Вышел тогда сам Импозантный Геккерен и сказал с улыбкой: «Мы принимаем ваш вызов»; взял своего ослабевшего племянника, как ребеночка, на руки и унес. И отказали Пушкину от дома друзья Тургенев и Тютчев.
Вышел тогда Александр Сергеевич из этой душной атмосферы на свежий воздух, а там простой народ собрался, узнал поэта, обрадовался и заговорил: «Батюшка, не дают жить французы, все деньги и земли злодеи отобрали. Поборами донимают, побоями мучат. Нет житья русскому человеку от французов».
А Пушкин им отвечает: «Мужайтесь, братья. Бог послал нам испытания. А раз послал испытания, —значит, верит, что вытерпим их. Великое будущее ждет Россию, и мы должны быть достойны его».
«Спасибо, батюшка», — отвечал народ.
Тут пробился сквозь толпу гонец и сообщил, что Бонапарт уже при Бородине, на Москву с Поклонной горы смотрит, как захватить ее соображает. Перекрестил тогда великий поэт толпу, резким движением накинул на плечи шинель, привязал шашку, подвели ему боевого коня, и повел он людей навстречу коварному врагу. Когда пришли все на Бородинское поле, был уже вечер. Александр Сергеевич распорядился, чтобы рыли окопы, водружали укрепления и огневые точки, наводили мосты и протягивали связь. Всю ночь работали люди и соорудили неприступную линию обороны. Распорядился великий поэт под утро, куда кому встать, какому маршалу кого возглавить, где батарею установить, где засаду спрятать, кому начинать, кому кончать, сказал, что скоро будет, чтобы, если чего, без него начинали, и поскакал к Черной речке.
Прискакал Пушкин на Черную речку, а там племянник Геккерена с сообщниками уже часа два что-то подстраивают. Сам племянник бледный, слабый, как ящерка, какие-то таблетки успокаивающие глотает, а под рубашкой у него поддет непробиваемый панцирь из какого-то тайного сплава. Посмотрел Пушкин на него даже с некоторой жалостью, взял свой револьвер, отошел и стал заряжать. И в то время, как он заряжал, стоя спиной к своим врагам, чтобы не смущать их, раздался выстрел, и пуля вошла прямо в сердце великого поэта. Упал он, а племянник Геккерена, петляя, как заяц, начал убегать, а с ним и его приспешники. «Стой! — закричал Пушкин. — Стой!» Но те только пуще бросились бежать. Тогда прицелился Пушкин из последних сил и выстрелил. Пробила пушкинская пуля стальной панцирь племянника Геккерена и уложила его на месте. Оставшимися пулями уложил умирающий поэт и пособников французского агента.
А в это время русский народ благодаря умелой Диспозиции великого поэта разгромил французов на Бородинском поле и праздновал полную и окончательную победу. Стали искать Пушкина, но не могли найти. Только на третий день один из спасательных отрядов наткнулся на неподвижное тело великого русского поэта. Подняли его, уложили на лафет тяжелого оружия, покрыли пурпурным шелком, положили в из головы щит, в ногах — меч и под скорбные звуки духового оркестра повезли на Бородинское поле. Выстроились войска с приспущенными знаменами и под дружные залпы салюта опустили его в сырую могилу. И заплакали все, даже побежденный Бонапарт со своим генералитетом. А труп молодого и подлого племянника Геккерена остался в поле на растерзание воронам и волкам.
Нельзя поэту без своего народа, но и народу нельзя без своего поэта.